Гётц Георге:

«Радикальность — часть моей профессии»

Актер Гётц Георге о своем выносливом сердце, своем отце и своем альтер эго Шимански.

Гётц Георге
Выходец из Рура. В фигуре комиссара Шимански из «Места преступления» («Tatort») Георге обрел себя. Фотография: dpa.

Господин Георге, летом Вам исполнится 70. В это совсем не вериться, потому что Вы — воплощение жизненной силы. Охватывает ли Вас иногда страх, когда Вы думаете о числе 70?
Нет, об этом я не думаю. Я сыграл так много 70-, 80-летних, что собственным возрастом не стоит больше заниматься. Я могу погружаться в этот период и испытывать удовольствие от перевоплощения и изменения. Таким образом, превращение в старца — забавная затея, если, как я, быть еще крепким. Но это и игра на краю пропасти. Однако у меня нет страха перед смертью, потому что я сыграл ее уже раз 100.
Чувствуете ли Вы себя иногда старым?
Моему возрасту все же присуща определенная физическая форма, даже если я всю мою жизнь старался вести здоровый образ жизни и заниматься спортом. Но одновременно, с возрастом становишься подвижнее в мыслях. Ты можешь быстрее переключаться, быстрее понимать роли...
В прошлом году Вы перенесли опасную для жизни болезнь. Нужно было удалить аневризму в Вашем сердце. Для этого во время операции грудина открывалась и производилась искусственная остановка сердца.
Это был ремонт, как я говорю. Обычно аорта имеет диаметр 2,5 см, у меня она расширилась из-за ослабления ткани до 5,3 см. Это как шланг. Если он лопается, ты уходишь.
Был ли у Вас страх смерти?
У меня его никогда не было. Как и во время несчастного случая в воде на Сардинии 10 лет назад, когда на меня наехала моторная лодка, и моя нога была полностью раздроблена. У меня удары судьбы происходят в 10-летнем ритме. После аварии прошло 10 лет, так что, возможно, через 10 лет меня застигнет смерть.
Когда Ваш отец Хайнрих Георге умирал в 1946 в советском лагере Заксенхаузен, его последним словом было «Гётц». Вам было 8 лет на момент его смерти, вряд ли у Вас остались воспоминания о нем. Насколько поиск потерянной фигуры отца наложил отпечаток на Вашу жизнь?
Я не искал, в моей жизни все всегда само получалось. Я не бегал за Дельтгеном, так сложилось. К Хайнцу Хильперту меня привела моя мама Берта Древс в 1959, так как она сказала: ты должен начинать в провинции, и если ты сможешь у кого-то чему-нибудь научиться, то только у Хилперта в Геттингене. Хилперт, Дельтген и Лёкк, но и коллеги, такие как Курт Боис, Бернхард Минетти или Вилл Куадфлиг, рассказали мне много вещей о моем отце, и для меня это было счастьем: он был великим, обладающим гражданским мужеством, остроумным актером, живущим только ради своей профессии и ради нее, в конце концов, умершим.
Вашему отцу снова и снова ставили в упрек его близость к национал-социалистическому режиму.
Он оклеветан людьми, которые ничего о нем не знают и пытаются двигать его в правый угол. К тому же он давно реабилитирован самим КГБ. Он, например, никогда не был, как опять же утверждают, членом НСДАП. Он играл в пропагандистских фильмах, таких как: «Jud Süss» или «Кольберг», но делал это по принуждению. Он говорил: я хочу оставаться с моей профессией в этой стране. Это мой язык, я не умею ничего другого. Ушли только еврейские актеры, потому что были вынуждены. Другие актеры Германию не покидали. Кроме Дитрих, но у нее были иные мотивы.
Вы говорили, если бы Ваш отец остался в живых, Вы никогда не стали бы актером. От страха не дотянуть до него?
Нет, это мой отец обозначил при жизни. Он говорил: мои сыновья станут кем угодно, только не актерами. Потому что он, конечно, стеснялся, если бы мы не достигли его класса. Мой отец был актером столетия, это было бы тяжелело для нас — сравниться с ним.
Из-за таких фильмов, как «Жаклин» или «Сокровища серебряного озера», Вы уже в пятидесятых и ранних шестидесятых поднялись до уровня кинозвезды. Позже режиссеры молодого немецкого кино относили Вас к представителям «папиного кино», хотя Вы были моложе многих из них. Находили ли Вы это несправедливым?
Нет, ты живешь в определенную эпоху, и если ты больше не получаешь приглашений в кино, значит, ты занимаешься чем-то другим: театром и телевидением. Я работал с такими мастерами, как Штаудте, Куртом Хоффманном и Дитерле. Я был профессионалом, и поэтому молодые режиссеры робели передо мной.
Фассбиндер должен был подумать о Вас в роли Биберкопфа в «Берлин, Александрплатц». Но дошло только до почти безмолвной встречи у пинбольного автомата в Берлинском игровом салоне. Было ли это упущенным шансом в Вашей карьере?
Нет, я не печалюсь об этом. Я никогда не находил Фассбиндера таким уж классным. Манера работать мне не нравилась. Я знал труппу Фассбиндера благодаря моему брату Яну, который сыграл в нескольких его фильмах. Это был такой постоянный союз, а я не люблю чрезмерного увлечения объединениями. Если мне не поступало приглашение на роль, я отыскивал удовлетворение в погружении в театральные турне. Я мог выбирать свои роли и позже инсценировать. Это была бродяжническая жизнь, которую я находил бесконечно увлекательной.
В конце семидесятых годов Ваша карьера пришла к низшей точке. Ваша мать Берта Древс писала тогда в своем дневник: «Путци» — это было Ваше прозвище — горюет. Ему не хватает работы». Шимански Вас тогда выручил?
Нет, я достаточно работал. Когда мне однажды месяц нечего было делать, я начал беспокоиться, я должен был впервые учиться выдерживать это. После того, как я в 1963 покинул Немецкий театр в Геттингене, я всегда работал независимо. Шимански не мог меня выручить хотя бы поэтому, что я его изначально совсем не хотел играть.
Когда в 1980 поступило приглашение стать преемником Хансйорга Фельми в качестве комиссара в «Tatort» («Место преступление»), Ваша первая реакция была: «Ради Бога, это же ужасно!»
Я знал всех этих сыщиков в непромокаемых пальто с поясом, которые господствовали тогда на немецком телевидении. Я смирился с появлением в некоторых сериалах ради зарабатывания денег, но делать это основной профессией я боялся. После того как я в течение часа объяснял производителю по телефону, что мне не нравится в немецких криминальных сериалах и как это можно сделать лучше, он сказал: «Господин Георге, это именно наша концепция». И от первого присланного мне сценария про Шимански я был в восторге.
Идея, что сыщик из Рура должен носить перекрашенную армейскую куртку, принадлежала Вам. Во время съемок Вы еще больше заостряли спорные из-за ругательств диалоги. Сколько Гётца Георге вложено в Хорста Шимански?
Очень много. Да я сто процентов себя вложил в этот персонаж. Я всегда беспокоился о радикальности, определенная радикальность просто является частью этой профессии. Фигура Шимански, такая, какой я ее себе тогда представил, была, в первую очередь, законченной. Шимански был радикален с самого начала, совсем другой, нежели жеребец за письменным столом.
«Дерьмо!» — было последним словом Шимански, когда он прощался в 1991, уплывая на паруснике. В 1997 он вернулся, с тех пор выпущены следующие 14 серий, 15-я выйдет 20 июля. Как он должен уйти окончательно?
Тихо и спокойно, во всяком случае, без большого шума. Если мы почувствуем, что это больше не работает, мы прекратим.
Как Вы будете праздновать Ваш 70-й день рождения 23 июля?
Будет видно, я еще ничего не планировал. Я даже еще не знаю, где я в это время буду. В лучшем случае я бы работал. Празднование дня рождения связано с большим вниманием, а внимание я вообще не люблю.

Кристиан Шрёдер
(перевод с немецкого: gotz.narod.ru)
«Der Tagesspiegel», 17 мая 2008 г.

 

 

Rambler's Top100


Hosted by uCoz